«Существовало три основных Курта: рок-звезда.
отец семейства и абердинский неудачник. Все трое находи-
лись в конфликте между собой».

Элис Уилер, фотограф

Знаком того, что Кобеины решили вести «что-то вроде нормальной семенной жизни», явилась покупка ими одиннадцатиакрового имения (а проще говоря, фермы) в Карнейшн, небольшом поселении в двадцати милях к востоку от Сиэтла, которое обошлось им в 400 тысяч долларов. Покупка собственности, по-видимому, явилась для Курта наиболее здравомыслящим поступком после того, как он стал знаменитым. «Он мечтал уехать туда и никогда не возвращаться, -
вспоминала его мать. - Он любил бывать там с Кортни и Фрэнсис и, может быть, еще несколькими близкими друзьями, выращивать овощи и цветы, немного играть для себя и не хотел возвращаться». Курт также приобрел для Кортни новую машину, «лексус», и снова стал водить сам.
Кобейны также сняли дом в Сиэтле, на Лейксайд-авеню, прямо у озера, который наиболее соответствовал представлениям о «нормальной семейной жизни», которую они собирались вести. В доме было четыре спальни, а вокруг был каменный сад с кустами рододендронов, лодочный ангар и даже баскетбольная корзина. Среди соседей Курта и Кортни были университетский профессор и вице-президент компании «Боинг».

Несмотря на все свое богатство Курт по-прежнему делал покупки в обычном супермаркете и всегда находил время, чтобы пообщаться с фэнами и просто любопытными. По мнению одного из местных жителей, «ему была смешна сама мысль о том, что он чем-то отличается от других».
Однако, невзирая на все внешние знаки стабильности, Кобейны продолжали вести хаотичную жизнь, которую вели всегда. Их сиэтлский дом сочетал в себе атмосферу экспериментальногоо искусства, присущую жилищу Курта в Олимпии, с атмосферой наркотического загула, свойственную их квартире в Лос- Анджелесе. Один угол дома, обозначенный как «комната для хлама», был забит книгами, газетами, разлагающейся пищей, пустыми бутылками и частями гитар. Там стоял также буддистский алтарь Кортни. Пол был усеян бычками, «золотыми» и «платиновыми» дисками и их коробками. Одна из спален была превращена в художественную студию, совмещенную со складом жестяных банок и
битой посуды. Курт обычно проводил время за кухонным столом, занимаясь собиранием анатомического манекена.Свидетелями наиболее бурных проявлений семейной жизни Кобейнов становились их соседи. Так, по воспоминаниям одного из них, однажды ночью Курт выскочил на крыльцо и с криками стал швырять одежду Кортни на улицу.
В другой раз он набросился на собственную машину с мон-
тировкой и разбил ветровое стекло, после чего, «словно
бык», ринулся к озеру. Вызываемая соседями полиция по-
сещала беспокойную пару с периодичностью примерно два
раза за пять недель. Впрочем, через год Кобейны купили
собственный дом, и тихая улочка зажила своей обычной
жизнью.

9 апреля НИРВАНА дала свой первый за полгода кон-
церт в Соединенных Штатах. Это было благотворительное
выступление в Cow Palace в Сан-Франциско, весь сбор от
которого в размере пятидесяти тысяч долларов пошел жерт-
вам изнасилований во время войны на Балканах. На пресс-
конференции Крис прочувствованно говорил о тяжелом по-
ложении балканских женщин и, поддержанный Кортни, на-
стаивал, что «смысл панка» заключается в том, чтобы «дать
возможность женщинам жить собственной жизнью».
Курт не принимал никакого участия в политических
декларациях. По-видимому, он был просто рад представив-
шейся возможности поиграть. Концерт открылся «Rape Me»
и включал в себя семь других новых вещей, записанных в
феврале на Pachyderm Studios. Выступление прошло с боль-
шим подъемом и завершилось традиционным нырянием
Курта в ударную установку.
Между тем физическое и умственное здоровье Кобейна
продолжало неуклонно ухудшаться. В конце 1993 года он
чуть было не бросил пить, однако в остальном дело обстояло
еще хуже. Практически каждый вечер, если он был в Сиэтле,
Курта можно было увидеть у заброшенного дома на Гар-
вард-авеню, где он покупал героин. Он по-прежнему непре-
рывно курил марихуану и обычные сигареты и редко ел.
Хотя друзья предпочитали об этом не говорить, всем
было ясно, что Курт стал психически неустойчивым. «Он
бьш испуган, ему казалось, что люди преследуют его, что
его разговоры прослушиваются», - вспоминал близко знав-
ший Курта репортер Фрэнк Халм. Когда в дом на Лейксаид-
авеню пришли монтеры с телефонной станции, Курт за-
крылся на цокольном этаже, опасаясь, что это пришли за
ним «агенты». Кроме того, у него развился любовный бред,
и он отправил одной юной студентке-художнице семь или
восемь любовных посланий с предложением встретиться с
ним в одном из сиэтлских отелей. Когда девушка отказала,
он стал звонить ей по десять раз на дню, провожал ее до до-
ма и в заключение послал ей кирпич, завернутый в бумагу с
запиской: «Я не одержим тобой. Я просто хотел поговорить
с тобой о концептуальном искусстве».
Возможно, в основе странного поведения Курта лежал
его давний страх перед старостью, сопряженный с осознани-
ем того, что в двадцать шесть лет его лучшие годы уже ос-
тались позади. И хотя миллионам людей все еще нравилась
музыка НИРВАНЫ, росло число тех, кто считал их фирмен-
ную смесь апатии и ярости устаревшей. Среди поклонников
группы было немало и таких, кому просто надоел беспро-
светный мрак гразджа. Таким образом, Курт мог вполне ре-
ально опасаться потери своей аудитории.
«Большая часть его проблем была связана с творческим
кризисом, - рассказывал один из друзей Курта. - В музы-
кальном плане это был скорее закат, чем рассвет». Курт сто-
ял у истоков гранджа и в большей степени, чем кто-либо
другой, мог считаться его создателем. Он воспользовался
преимуществом писания на доске, пока она была еще прак-
тически чистой. Теперь НИРВАНЕ приходилось конкуриро-
вать со множеством новых групп, и это деморализовывало
Курта. Всем было хорошо известно, что группе понадоби-
лось почти два года, чтобы выпустить альбом с новым мате-
риалом. Ходили постоянные слухи о ее распаде. Крис от-
крыто говорил о возможности сольной карьеры, а сам Курт
признавался, что хочет основать независимую фирму,
«чтобы записывать уличных бродяг, людей с физическими
недостатками и умственно неполноценных».
Другим мучительным для Кобейна моментом явилось
осознание им своей трансформации из бунтаря в то, что он
больше всего ненавидел - богатую знаменитость. Ему при-
ходилось постоянно убеждать себя в том, что его слава
вполне заслуженна, и в этом мало кто из окружающих мог
его понять.
2 мая 1993 года Курт вернулся домой на Лейксайд-
авеню бледным, дрожащим и нетвердо стоящим на ногах.
Позднее вечером, во время семейного обеда, на котором
присутствовали его мать и сестра, состояние Кобейна на-
столько ухудшилось, что Кортни вынуждена была сделать
мужу инъекцию бупренорфина (запрещенного препарата,
используемого иногда для откачивания передозировавшихся
героином) и дать ему еще кучу разных таблеток, чтобы вы-
звать рвоту. После того как приехали медики и полиция,
Курт был отправлен в больницу, откуда, впрочем, его вскоре
выписали. Полиции Кортни сказала, что такие случаи про-
исходили и раньше.
4 июня полиция вновь была вызвана в дом Кобейнов.
Согласно протоколу, «подозреваемый Курт Кобейн и потер-
певшая Кортни Лав вступили в спор из-за хранящегося в до-
ме оружия. Потерпевшая Кортни заявила, что выплеснула в
лицо подозреваемому Курту стакан сока, в ответ на что по-
дозреваемый Курт толкнул ее. Потерпевшая в свою очередь
толкнула подозреваемого, после чего подозреваемый пова-
лил потерпевшую на пол и стал душить ее, оставив царапи-
ну». Позднее Кортни утверждала, что драка завязалась из-за
«суицидального» пристрастия Курта к наркотикам. Курта
арестовали и поместили в окружную тюрьму, откуда он был
выпущен через три часа под залог в 950 долларов.
Утром 23 июля в Нью-Йорке Кортни услышала грохот в
ванной комнате отеля, где они с Куртом остановились. От-
крыв дверь, она обнаружила Курта без сознания. Спустя
считанные часы после того как его откачали от очередной
передозировки, Курт уже был вместе с группой на сцене в
Роузленде. Несмотря ни на что концерт прошел успешно,
хотя состояние Курта не укрылось от бдительных журнали-
стов, один из которых написал позднее, что Курт «выглядел
как человек, собаку которого только что задавила машина».
Следующие три дня Курт провел, давая интервью в
Нью-Йорке.
На вопрос корреспондентки журнала «Face»:
«Думает ли он, что может жить вечно?», Курт ответил:
«Конечно. Я думаю, когда ты умираешь, ты совершенно
счастлив, и твоя душа где-то продолжает жить, и существует
эта позитивная энергия. Я совсем не боюсь смерти». Друго-
му корреспонденту Курт сказал: «У меня всю жизнь были
суицидальные намерения. Я просто не хочу умирать сейчас.
Иметь ребенка и любить - это единственное, что делает ме-
ня счастливым».
Три недели спустя, 6 августа, в Сиэтле НИРВАНА дала
свой завершающий концерт в качестве трио. В последний
момент они присоединились к благотворительной акции,
посвященной памяти Мии Запаты, участницы одной из ме-
стных групп, убитой в прошлом месяце, фотограф Майкл
Эндил рассказывал, что после концерта обнаружил пьяного
Курта за кулисами, где тот судил поединок между Кортни и
подружкой Тэда Доила. В результате они опрокинули лампу,
и в гримерной возник пожар. После этого Курт отправился к
своему торговцу за героином и закончил вечер в баре одного
из центральных отелей, где раздавал автографы туристам и
бизнесменам и утверждал, что «несмотря на дерьмовую по-
году» Сиэтл является «лучшим местом на земле».
К этому времени Курт играл всего несколько концертов
в год, однако даже это полностью выматывало его. Он был
мертвенно-бледен, его вес упал до 115 фунтов (52 кг), а го-
лос превратился в едва слышное рычание. Прекрасно пони-
ма''[, кпк он выглядит, Курт стал все чаще появляться на ули-
це в шапке и черных очках. В довершении всех бед его боли
в животе возобновились, что явилось дополнительным сти-
мулом к хроническому употреблению героина.
Помимо передозировок в мае и июле бьш еще случаи в
Сан-Франциско, когда Курт ввалился в одну из клиник с
мертвенно-бледным лицом и едва дыша. Врачи оказали ему
необходимую помощь, при этом у него из руки были извле-
чены две сломанных иглы. Его можно было увидеть поку-
пающим героин перед закусочной для автомобилистов на
Бродвее, в парке неподалеку от дома, у входа в сиэтлскую
публичную библиотеку. В сентябре Курт предпринял еще
один курс детоксикации, готовясь к осенне-зимним турам по
Штатам и Европе.
Одновременно с ухудшением здоровья росли раздражи-
тельность Курта и его неприятие соперников. На вопрос
журналиста Дэвида Фрика по поводу PEARL JAM Курт сна-
чала сказал, что «не хочет углубляться в это», а потом доба-
вил: «Я уверен, что они не сделали ничего, чтобы бросить
вызов своей аудитории, как это сделали мы (в In Utero). Это
благополучная рок-группа».
Раньше Курт отчаянно пытался убедить себя, что мрач-
ная полоса в жизни скоро закончится и вот-вот впереди за-
брезжит свет. Ему казалось, что все, что для этого нужно,
это немного отдохнуть, переждать волну критики и обвине-
ний. Теперь, спустя год после начала направленной против
него кампании в прессе, у него, кажется, не осталось ника-
ких надежд. Согласно воспоминаниям близко знавшего Кур-
та писателя Дэвида Хейга, «его очень беспокоила мысль о
том, что невыносимое положение вместо того, чтобы улуч-
шиться, может стать еще более невыносимым». Готовясь к
туру в октябре 1993 года, Курт, кажется, утратил даже уве-
ренность в своем профессионализме. «Мы совершенно ис-
тощились, - сказал он в одном из интервью. - Мы подошли
к тому пределу, когда все начинает повторяться. Не к чему
стремиться, нечего ожидать». В том же интервью Курт зая-
вил, что «через пять лет я буду совершенно забыт».
Единственное, что к этому времени оставалось в жизни
Курта помимо наркотиков, были его жена и дочь. По мне-
нию репортера Фрэнка Халма, «Курт находился в подчине-
нии у одной и боготворил другую». Он с необычайной акку-
ратностью относился к своим отцовским обязанностям: сам
подогревал молоко и проверял, чем няня кормит его дочь.
Как всякий любящий отец, он с восторгом показывал фото-
графии Фрэнсис друзьям.
На вручение ежегодных премий MTV 8 сентября Курт
явился в модном полосатом пиджаке из джерси и толстых
солнцезащитных очках красного цвета. На руках он держал
фпэнсис и уверял собравшихся, что стал «самым настоящим
денди». Сама церемония коренным образом отличалась от
того что происходило год назад. Несмотря на то что НИР-
ВАНА вновь победила в номинации «За лучший альтерна-
тивный клип», на этот раз с «In Bloom», все прошло очень
спокойно и, по мнению звукоинженера Элана Уайнберга,
«напоминало скорее пикник, чем рок-шоу». Напряжение
возникло лишь однажды, когда охранник, введенный в за-
блуждение видом улыбающегося Курта, несущего на плечах
Фрэнсис, потребовал у Кобейна удостоверение личности,
прежде чем выпустить его на сцену.
Две недели спустя НИРВАНА во второй раз выступила
на «Saturday Night Live». Наркотически-разгульный хаос
первого выступления на этот раз уступил место атмосфере
высокого профессионализма. Группа выступала в расши-
ренном составе, с добавленной ритм-гитарой, на которой
играл Пэт Смир, входивший ранее в состав легендарной лос-
анджелесской панк-группы GERMS. НИРВАНА отыграла две
вещи с In Utero, раскланялась и степенно удалилась. Не бы-
ло ни ломания инструментов, ни французских поцелуев.
Наверное, одним из самых любопытных эпизодов жиз-
ни Курта этого времени, характеризующим поиски им новых
горизонтов, явилась его встреча с Уильямом Берроузом.
Знакомство состоялось через общего друга. Тора Линдсея,
работавшего на независимой фирме Tim Kerr Records.
Хотя,
по собственному признанию автора «Голого завтрака», он не
очень «врубался в грандж», тем не менее он «восхищался
пылом» музыки Курта. В это время Берроуз прислал Тиму
Керру запись своего чтения одного из произведений, кото-
рую тот наложил на сэмплы гитары Курта и выпустил в свет
под названием «The Priest They Called Him».
Позднее Курт послал факс Берроузу в Лоуренс, штат
Канзас, с предложением сыграть роль распятого в клипе
«Heart-Shaped Box», однако Берроуз отказался. После еще
одного обмена факсами, в котором Курт между прочим вы-
разил надежду, что писатель не воспримет его послание как
«поиск новых источников наркотиков», решено было встре-
титься в Лоуренсе. Вот как Берроуз описывал впоследствии
эту встречу: «Я уже ждал его, и Курт вышел из машины с
еще одним человеком (дорожным менеджером Алексом
Маклеодом). Кобейн был очень застенчив, очень вежлив и,
по-видимому, был доволен тем, что я не испытывал в его
присутствии благоговейного ужаса. В нем

На главную